Наивно думать, что в «черном человеке» Есенин изобразил себя, нарисовал свой отрицательный портрет. Все, что хотел сказать Есенин, он сказал в своей лирике и в письмах к друзьям. «Черный человек» — не двойник поэта, а его недруг, злой и коварный. «Мерзкая книга» состоит из сенсаций, непроверенных слухов, оскорбительных подозрений и прямых наветов. Если собрать воедино, что говорит «черный человек», то получится обвинительное заключение, составленное опытным интриганом.
Поэма «Черный человек» написана под впечатлением пережитого, в минуты сильного эмоционального экстаза. Но это не исповедь грешника, не саморазоблачение, а защитительная речь, своеобразное опровержение «мерзкой книги», по которой нельзя судить о поэте, если даже он заблуждался. Поэма слишком автобиографична, чтобы превращать ее в отвлеченное нравоучение, в обличение людских пороков, в ней слышится бунт против тех, кто преследует поэта.
Есенин покончил с собой, когда ему исполнилось всего тридцать лет. Ушел из жизни, по словам Горького, «своеобразно талантливый и законченно русский поэт».
Короткий творческий путь Есенина не был прямым и легким. Но и тогда, когда Есенин ошибался, делая неверные шаги, он оставался истинным поэтом, безгранично влюбленным в свое отечество, озабоченным, взволнованным его судьбой. Душевная чистота и искренность никогда не оставляли поэта. На всем пути его горела одна заветная звезда: Родина! Возмужавшая поэзия Есенина — поэзия огромного общечеловеческого и философского смысла. Поэт по преимуществу лирический, он в самых личных, интимных стихах оставался патриотом и гражданином. «Крестьянский сын» стал великим русским поэтом, всемирно известным. Огромное дарование, щедрый и светлый талант его давно уже получили признание и любовь советского народа.
В. Базанов
Вот уж вечер. Роса
Блестит на крапиве.
Я стою у дороги,
Прислонившись к иве.
От луны свет большой
Прямо на нашу крышу.
Где-то песнь соловья
Вдалеке я слышу.
Хорошо и тепло,
Как зимой у печки.
И березы стоят,
Как большие свечки.
И вдали за рекой,
Видно, за опушкой,
Сонный сторож стучит
Мертвой колотушкой.
1910
Там, где капустные грядки
Красной водой поливает восход,
Клененочек маленький матке
Зеленое вымя сосет.
1910
Поет зима — аукает,
Мохнатый лес баюкает
Стозвоном сосняка.
Кругом с тоской глубокою
Плывут в страну далекую
Седые облака.
А по двору метелица
Ковром шелковым стелется,
Но больно холодна.
Воробышки игривые,
Как детки сиротливые,
Прижались у окна.
Озябли пташки малые,
Голодные, усталые,
И жмутся поплотней.
А вьюга с ревом бешеным
Стучит по ставням свешенным
И злится все сильней.
И дремлют пташки нежные
Под эти вихри снежные
У мерзлого окна.
И снится им прекрасная,
В улыбках солнца ясная
Красавица весна.
1910
Ты поила коня из горстей в поводу,
Отражаясь, березы ломались в пруду.
Я смотрел из окошка на синий платок,
Кудри черные змейно трепал ветерок.
Мне хотелось в мерцании пенистых струй
С алых губ твоих с болью сорвать поцелуй.
Но с лукавой улыбкой, брызнув на меня,
Унеслася ты вскачь, удилами звеня.
В пряже солнечных дней время выткало нить…
Мимо окон тебя понесли хоронить.
И под плач панихид, под кадильный канон,
Все мне чудился тихий раскованный звон.
1910
Выткался на озере алый свет зари.
На бору со звонами плачут глухари.
Плачет где-то иволга, схоронясь в дупло.
Только мне не плачется — на душе светло.
Знаю, выйдешь к вечеру за кольцо дорог,
Сядем в копны свежие под соседний стог.
Зацелую допьяна, изомну, как цвет,
Хмельному от радости пересуду нет.
Ты сама под ласками сбросишь шелк фаты,
Унесу я пьяную до утра в кусты.
И пускай со звонами плачут глухари,
Есть тоска веселая в алостях зари.
1910
Дымом половодье
Зализало ил.
Желтые поводья
Месяц уронил.
Еду на баркасе,
Тычусь в берега.
Церквами у прясел
Рыжие стога.
Заунывным карком
В тишину болот
Черная глухарка
К всенощной зовет.
Роща синим мраком
Кроет голытьбу…
Помолюсь украдкой
За твою судьбу.
1910
Сыплет черемуха снегом,
Зелень в цвету и росе.
В поле, склоняясь к побегам,
Ходят грачи в полосе.
Никнут шелковые травы,
Пахнет смолистой сосной.
Ой вы, луга и дубравы, —
Я одурманен весной.
Радуют тайные вести,
Светятся в душу мою.
Думаю я о невесте,
Только о ней лишь пою.